Неточные совпадения
— Шведская королева Ульрика-Элеонора скончалась в загородном своем замке и лежала во
гробе. В полдень из Стокгольма приехала подруга ее, графиня Стенбок-Фермор и была начальником стражи проведена ко
гробу. Так как она слишком долго не возвращалась оттуда, начальник стражи и офицеры
открыли дверь, и — что же представилось глазам их?
Подъезжая назад к дому, я только
открываю рот, чтоб сделать Любочке одну прекрасную гримасу, как глаза мои поражает черная крышка
гроба, прислоненная к половинке двери нашего подъезда, и рот мой остается в том же искривленном положении.
Там разложили на козлах несколько досок и поставили
гроб.
Открыть его Вихров сначала думал было велеть убийце, но потом сообразил, что это может выйти пытка, — таким образом
гроб открыть опять выискался тот же корявый мужик.
Великий мастер, который был не кто иной, как Сергей Степаныч, в траурной мантии и с золотым знаком гроссмейстера на шее,
открыв ложу обычным порядком, сошел со своего стула и, подойдя к
гробу, погасил на западе одну свечу, говоря: «Земля еси и в землю пойдеши!» При погашении второй свечи он произнес: «Прискорбна есть душа моя даже до смерти!» При погашении третьей свечи он сказал: «Яко возмеши дух, и в персть свою обратится».
Когда стали погружать в серую окуровскую супесь тяжёлый
гроб и чернобородый пожарный,
открыв глубочайшую красную пасть, заревел, точно выстрелил: «Ве-еч…» — Ммтвей свалился на землю, рыдая и биясь головою о чью-то жёсткую, плешивую могилу, скупо одетую дёрном. Его обняли цепкие руки Пушкаря, прижали щекой к медным пуговицам. Горячо всхлипывая, солдат вдувал ему в ухо отрывистые слова...
Открыли, в подушке ничего нет, а полон козюлями
гроб; так и зарыли опять.
Труп положили на деревянный щит, употребляемый при погрузке,
открыли борт и своеобразный морской
гроб тихо скользнул по палубе, ногами к воде.
Она стала почти на самой черте; но видно было, что не имела сил переступить ее, и вся посинела, как человек, уже несколько дней умерший. Хома не имел духа взглянуть на нее. Она была страшна. Она ударила зубами в зубы и
открыла мертвые глаза свои. Но, не видя ничего, с бешенством — что выразило ее задрожавшее лицо — обратилась в другую сторону и, распростерши руки, обхватывала ими каждый столп и угол, стараясь поймать Хому. Наконец остановилась, погрозив пальцем, и легла в свой
гроб.
У
гроба Феодорова сидел грустный игумен — и с ним тот самый александриец, который так усердно ждал свою жену у храма Петра. Александриец плакал, игумен молился; никто не прерывал тишины — она продолжалась некоторое время. Но вдруг отворилась дверь, и взошел игумен энатский с монахом, которого он присылал обвинять Феодора. Тело усопшего было покрыто; игумен Октодекадского монастыря
открыл голову и спросил своего собрата — это ли Феодор?
Хороша лежала в
гробу Настенька… Строгое, думчивое лицо ее как кипень бело, умильная улыбка недвижно лежит на поблеклых устах, кажется, вот-вот
откроет она глаза и осияет всех радостным взором… В
гроб пахучей черемухи наклали… Приехала Марья Гавриловна, редких цветов с собой привезла, обложила ими головку усопшей красавицы.
Даже от ближайших мне должен я себя скрывать; не смеют они обласкать меня приветом искренности, как родные боятся
открыть крышу с
гроба смрадного мертвеца, чтобы почтить его братским целованием.
— Вот, видите, батюшка, значит, во всяком случае, должно
открыть беседку. Вы же приехали кстати. Если, в самом деле, там найдутся человеческие кости, мы их положим в
гробы, вы их благословите и похороните на сельском кладбище.
— Братия! Все вы его знали, а не все вы теперь знаете, що от сей наш пан Опанас завiщал, бо то была вслыка его тайна, котору он мне
открыв только в саму последнюю минуту, с тiм, щоб я вам про это сказал над его
гробом и щобы вы вci мне поверили, бо я муж в таком освященном сане, что присяги присягать я не могу, а все должны мне верить по моей иерейской совести, бо она освященна. И потому я пытаю вам добре: чи вiрите вы мiне, чи не вiрите? Говорите просто!